истории

Исчерпывающий путеводитель «Медузы» по «бархатным революциям» в Восточной Европе. 30 лет назад они разрушили соцлагерь

Источник: Meduza

29 ноября 1989 года парламент Чехословакии принял поправку в конституцию страны, отменившую «руководящую роль» Коммунистической партии. Это ознаменовало победу антикоммунистической «бархатной революции», начавшейся за две недели до этого и ставшей уже третьей по счету в странах Восточной Европы. До Чехословакии просоветские режимы пали в Польше и Венгрии. В начале 1989 года восемь восточноевропейских стран считались социалистическими, к концу года таких осталось всего две — Югославия и Албания, где власть продержалась чуть дольше. «Медуза» рассказывает о том, что привело к последней крупной революционной волне XX века и каковы были ее последствия.

Термин «бархатная революция» появился в Чехословакии

Происхождение термина «бархатная революция» доподлинно неизвестно. Точно можно сказать только, что он появился в Чехословакии. Согласно наиболее распространенной версии, словосочетание придумала чешская диссидентка Рита Климова, которая провела детство в США и на всю жизнь сохранила нью-йоркский акцент. В дни протестов она отвечала за связь с западными СМИ, а впоследствии стала послом демократической Чехословакии в США. Правда, другой участник событий Петр Питхарт приписывает появление выражения западным журналистам, которым был нужен врезающийся в память заголовок.

Так или иначе, определение «бархатная» символизировало мирный (в отличие от традиционных революций) характер происходящих событий. Впоследствии, однако, этот термин подвергался критике со стороны тех, кто считал, что в нем содержится намек на то, что чехи не способны добиться ничего настоящей борьбой.

«Бархатная революция» в Чехословакии началась с 15-тысячной студенческой демонстрации, организованной 17 ноября 1989 года, в 50-ю годовщину убийства немецкими оккупантами пражских студентов. После того как антикоммунистически настроенные демонстранты столкнулись с полицией, в мировые СМИ проникли слухи об убийстве одного из студентов — потом не подтвердившиеся. В последующие дни по всей стране прошли митинги протеста, самый крупный из которых, в Праге 25 ноября, собрал около 800 тысяч человек. Студенты объявили всеобщую забастовку, которую в числе первых поддержали театры. Они объявили, что сцены будут доступны только для политических дискуссий. Одним из символов мирного протеста стали цветы, которые демонстранты дарили полицейским, стоявшим в оцеплении.

Возглавил революцию драматург и диссидент Вацлав Гавел, который стал организатором «Гражданского форума», объединившего оппозицию. 29 ноября парламент страны убрал из конституции Чехословакии положение о «руководящей роли» компартии — через месяц Гавел был избран первым некоммунистическим президентом страны в послевоенной истории. «Бархатная революция» одержала победу.

Первым пал коммунистический режим в Польше, последним — в Албании

Коммунистический режим в Чехословакии рухнул не первым: до этого просоветский строй был фактически разрушен в Польше и Венгрии. К концу 1980-х польское оппозиционное движение имело самую мощную организационную основу из всех восточноевропейских государств. Независимый профсоюз «Солидарность» возник еще в конце 1970-х годов. Его успех предопределило, в частности, то, что, по сравнению с другими странами советского блока, в Польше существовал относительно либеральный режим выезда из страны, благодаря чему многие поляки успели побывать на заработках в Западной Европе, а вернувшись, свидетельствовали о растущем отставании социалистической экономики.

Серия массовых протестов прокатилась по Польше в 1980 году, на что правительство ответило сначала легализацией «Солидарности», а потом установлением военной диктатуры генерала Войцеха Ярузельского, который объявил чрезвычайное положение и арестовал основных профсоюзных активистов. Несколько десятков человек погибли. Однако через несколько лет тяжелая экономическая ситуация в Польше заставила Ярузельского смягчить политический режим: очевидно, он рассчитывал провести экономические реформы, напоминающие китайские, с тем, чтобы снять общественное напряжение.

Но, в отличие от Китая, Польша имела мощное оппозиционное движение (в лице «Солидарности»), и начало либерализации только подстегнуло очередную волну забастовок. Они заставили Ярузельского вступить в переговоры с оппозицией. В июне 1989 года в стране прошли первые в послевоенной истории демократические выборы. По договоренности с протестующими в новом составе сейма появилось 35% беспартийных депутатов (остальные 65% оставались за компартией и ее союзниками). Одновременно восстанавливалась верхняя палата парламента, сенат, в которой никаких ограничений не было. По итогам голосования все места для независимых кандидатов, кроме одного, получила «Солидарность». Вскоре после этого в Польше было сформировано первое в Восточной Европе некоммунистическое правительство. 17 ноября, в тот же день, когда началась «бархатная революция» в Чехословакии, в Варшаве был снесен памятник Феликсу Дзержинскому — поляку и создателю советской госбезопасности.

К тому моменту коммунистическая диктатура пала также в Венгрии, и, по мнению некоторых историков, события там сыграли даже более значительную роль в декоммунизации Восточной Европы, чем польские. Дело в том, что осенью 1989 года венгерские власти впервые за сорок лет разрешили свободный вылет на территорию ФРГ. Это подстегнуло к отъезду многотысячную волну беженцев из соседней ГДР, которая, в свою очередь, в итоге заставила власти Восточной Германии открыть Берлинскую стену.

За Польшей, Венгрией, Восточной Германией и Чехословакией последовали революции в Болгарии и Румынии. В 1990 году начался распад Югославии, который привел к многолетней кровопролитной войне между бывшими автономиями этой страны. Дольше всего коммунистическая власть продержалась в Албании, в которой до середины 1980-х годов режим настолько напоминал сталинский (и сохранял культ советского тирана), что даже СССР сторонился его. Волнения там начались в 1988 году, как и в Польше, в промышленных районах страны, но закончились падением коммунистического строя только в 1991 году, всего за несколько месяцев до распада СССР.

«Бархатные революции» были бы невозможны без перестройки в СССР. Но это не единственная их причина

Главным событием, которое резко изменило ход истории Восточной Европы, стала перестройка, начатая в 1985 году новым генсеком ЦК КПСС Михаилом Горбачевым. С одной стороны, она дала восточным европейцам надежду на то, что аналогичные преобразования возможны и в их странах (незадолго до падения Берлинской стены Горбачев был с визитом в Берлине, где его приветствовали, скандируя: «Горби, помоги!»). С другой стороны, перестройка принципиально изменила отношение Москвы к правящим восточноевропейским режимам. Если раньше СССР считал Восточную Европу зоной своего влияния и в какой-то степени щитом безопасности от возможного нападения с Запада, то теперь начал воспринимать скорее как дорогостоящую обузу.

Отчуждение от союзников только усилилось из-за того, что многие из них не собирались проводить реформы, аналогичные советским. Наконец, к 1989 году сам Советский Союз все глубже погрузился в политический кризис, который не давал особенно отвлечься на внешнюю политику. В результате, когда партийные диктатуры начали рушиться одна за другой, СССР даже не предпринял попыток вмешаться.

Но, помимо советской перестройки, не менее важным фактором, предопределившим успех «бархатных революций», стали процессы внутри самих стран Восточной Европы. Их объединял серьезный финансово-экономический кризис, в котором они оказались из-за стремления сохранять свои обширные социальные программы и неспособности обеспечить их за счет собственных ресурсов. В результате все активнее приходилось искать кредиты на Западе, которые в свою очередь нечем было возвращать.

Кроме того, в некоторых из этих стран, подобно Польше, существовало разной степени силы оппозиционное движение, хотя историки продолжают спорить о том, насколько велика была реальная роль диссидентов в крахе коммунизма. И наконец, у некоторых из восточноевропейских государств уже был опыт сопротивления советскому доминированию: Венгерское восстание 1956 года, Пражская весна 1968 года, аналогичные, пусть и менее кровавые события в Польше в середине 1950-х годов. Во всех этих случаях попытки реформировать коммунистический режим были инициированы изнутри руководства — либеральной частью партийного истеблишмента, так называемыми национал-коммунистами. Даже после их подавления какая-то часть сочувствующих им все равно осталась в руководстве стран. Именно поэтому восточноевропейские власти не смогли сохранить единство перед лицом «бархатных революций»: часть элиты воспринимала массовые волнения как продолжение собственных стремлений.

Вокруг «бархатных революций» есть множество конспирологических теорий. Не все они безосновательны

В современной России «бархатные революции» нередко объясняются заговором со стороны внешних сил — разумеется, речь прежде всего о западных спецслужбах и/или мировом капитале, иногда персонифицированном в имени Джорджа Сороса. Любопытно, что аналогичные конспирологические теории почти сразу появились в самих странах Восточной Европы — но там свержение коммунистического строя чаще связывали с усилиями советских спецслужб, которые таким образом якобы добивались смены косных, но показательно лояльных местных вождей.

Некоторые события, связанные с падением коммунизма в Восточной Европе, действительно вызывают вопросы. Например, начало полноценной революции в Чехословакии спровоцировали слухи об убийстве полицейскими одного из участников мирной студенческой демонстрации. Называлось даже его имя — Мартин Шмид, который якобы учился в Карловом университете в Праге. В последующие дни государственное телевидение показало двух студентов с таким же именем, учившихся в вузе. Интервью с одним из них вышло в эфир — и оно было настоящим. Но возмущенные жители Чехословакии отказывались верить государственным СМИ.

Историю об убийстве студента распространила вахтерша студенческого общежития Драгомира Дражска, знакомый которой, участник диссидентского движения Петер Уль, рассказал об этом западным журналистам. Впоследствии Дражска призналась, что все выдумала, но британский журналист Виктор Себестьен утверждает, что это был заговор чехословацких спецслужб с целью свержения партийного руководства. В частности, согласно его версии, многие охотно поверили в гибель студента, потому что сами видели бездыханное тело молодого человека. Это якобы был Людвиг Зифчак, офицер чехословацких спецслужб, который на акции 17 ноября провоцировал столкновения с полицией, а затем изобразил потерю сознания.

Тем не менее специальная комиссия чешского парламента не нашла подтверждений теории заговора, связанного с «бархатной революцией». А вот румынские следователи утверждают, что доказали, будто свержение тамошнего диктатора Николае Чаушеску стало результатом внутрипартийного заговора, выданного за революцию.

В декабре 1989 года в Румынии начались народные волнения. Сначала — в городе Тимишоара на западе страны, позже они перекинулись на Бухарест. Чаушеску был вынужден бежать, но его арестовали военные. После очень короткого судебного процесса, на котором ему фактически не позволили защищаться, Чаушеску и его жена Елена были казнены. Власть перешла к бывшему партийному функционеру Иону Илиеску.

В отличие от других стран Восточной Европы, в Румынии падение коммунизма не было бескровным, в ходе революции погибло больше тысячи человек. Илиеску обвиняют в том, что он сознательно создавал атмосферу хаоса и паники, чтобы заставить толпу свергнуть Чаушеску.

К слову, о внешнем факторе: ходили слухи, будто Илиеску в студенческие годы познакомился с Горбачевым, который терпеть не мог Чаушеску. Впрочем, сам румынский политик это отрицал, и современные исследователи доверяют скорее ему.

Результаты «бархатных революций» оказались неоднозначными

Подробности румынской революции, ставшие достоянием общественности, показывают, что заговоры если и существовали, то скорее внутри правящей коммунистической элиты. И несмотря на смену общественно-политического строя, бывшая партийная номенклатура в Восточной Европе немногое потеряла — во всяком случае в первые годы после падения режимов. Исследование, опубликованное Иваном Селеньи и Дональдом Трайманом в 1995 году, показало, что старый истеблишмент доминировал в общественной жизни Польши и Венгрии (и еще больше — России).

Именно этим ученые левых взглядов объясняют некоторое разочарование итогами «бархатных революций» в восточноевропейских обществах: по их мнению, новые власти не реализовали главное требование протестующих — о более справедливом распределении национальных богатств. В некоторых странах это привело к новому росту популярности сил социалистического толка: вторым президентом демократической Польши стал крупный партийный функционер Александр Квасьневский; в Венгрии должность премьера в середине 1990-х занял бывший министр иностранных дел коммунистического времени Дьюла Хорн; в Восточной Германии партия «Левые», которая фактически наследует правившей в ГДР Социалистической единой партии, до сих пор одна из самых популярных.

Тем не менее неосоциалистические правительства в середине 1990-х не отказались от рыночных реформ, несмотря на то что к тому моменту отложенные положительные последствия перехода к рынку себя еще не показали, а отрицательные, наоборот, были налицо: всплеск безработицы, рост неравенства, падение экономики. Исследователи из либерального американского Института Катона утверждают, что в конце концов те страны, где экономические реформы были наиболее радикальными и последовательными, выиграли больше всего — там выше динамика роста ВВП на душу населения, ниже уровень бедности и не сформировался олигархический класс, доминирующий в политике.

Сегодня в Западной Европе больше тревоги вызывает не перспектива реставрации социализма в восточноевропейских странах, а то, что в некоторых из них, а именно в Венгрии и Польше, у власти вот уже много лет находятся популистские силы. Они атакуют независимую прессу, НКО и судебную систему, а также, будучи членами ЕС, препятствуют многим его инициативам — в частности, в области миграционной политики. Возможность прихода к власти этих сил была заложена в самом антикоммунистическом протестном движении, однако на волне эйфории почти никто из аналитиков ее не разглядел. К примеру, в польской «Солидарности», помимо либерального, рыночного крыла, была представлена большая группа сторонников консервативных, традиционалистских ценностей, мечтавших о возрождении докоммунистической, авторитарной Польши с «твердой рукой» у власти.

Впрочем, ни Виктор Орбан (в Венгрии), ни Ярослав Качиньский (в Польше) не отказываются от демократических процедур или членства в Евросоюзе. Учитывая, что в 1992 году видный британский социолог Михаил Буравой предсказывал, что в посткоммунистических обществах рискует установиться «феодальный капитализм», нынешняя ситуация выглядит не такой уж пугающей.

Несмотря на сложности, восточные европейцы не хотят возвращаться в прошлое

Летом 2019 года социологический центр Pew провел большой опрос об отношении жителей Восточной Европы к изменениям, произошедшим в их странах с 1991 года. Большинство уверено, что перемены улучшили состояние образования (65%), подняли уровень жизни (61%) и повысили гордость за страну (58%).

Зато качество здравоохранения, по мнению 53% опрошенных, снизилось; примерно равное число респондентов (44% и 43%) положительно либо отрицательно оценивает состояние правопорядка. Удовлетворенность жизнью резко выросла почти во всех странах, где проводился опрос: с 12% до 56% в Польше, с 23% до 57% в Чехии, с 8% до 47% в Венгрии. Из этого ряда выбивается Болгария: там довольных жизнью тоже стало больше, но рост не такой значительный, как у соседей, с 4% до 29%.

Другой опрос, проведенный в Чешской республике, показывает, что около 60% ее граждан полагают, что за последние тридцать лет экономическая ситуация улучшилась. На территории бывшей ГДР 69% говорят о том, что их жизнь стала лучше со времен падения Берлинской стены и объединения Германии.

«Бархатные революции» похожи на «цветные», но не во всем

«Бархатные революции» в Восточной Европе нередко ставят в один ряд с «цветными» — случившимися в нескольких постсоветских республиках в 2000-е и 2010-е годы (хотя первой из них обычно называется «бульдозерная революция», то есть свержение Слободана Милошевича в Союзной Республике Югославии в 2000 году). Часто «цветные революции» воспринимают как логическое завершение процесса вестернизации, начавшегося в 1989 году.

Действительно, они похожи своим преимущественно мирным характером, а также тем, что успех протестного движения в одной стране стимулировал активность в других. Именно применительно к «цветным революциям» в Югославии, Грузии, Украине и Киргизии американский исследователь Марк Байсингер писал о «модульном политическом феномене», имея в виду, что во всех этих странах были схожие институциональные проблемы, а оппозиция заимствовала опыт друг у друга.

Однако есть и некоторые существенные различия. Если в ходе «бархатных революций» пали полноценные однопартийные диктатуры, иногда вождистского типа, как в Румынии, то «цветные революции» произошли в странах, политические режимы в которых можно назвать гибридными, или «конкурентными автократиями». То есть в них достаточно свободно могла существовать оппозиция, которая нередко находила открытую поддержку у части властного истеблишмента. Для стран, где случились «цветные революции», значительно более характерен открытый раскол элиты, чем противостояние общества и монопольной власти.

Кроме того, ни одно из событий во внешнем мире не оказало на успех «цветных революций» такого влияния, как в свое время советская перестройка — на «бархатные». Свержение большинства коммунистических режимов в Восточной Европе отделяет друг от друга буквально пара месяцев, в то время как «цветные революции» произошли всего в нескольких государствах региона и с разницей иногда в несколько лет. Иными словами, в одном случае речь идет о большом региональном процессе, а в другом — о конкретных условиях в каждой из стран, которые иногда совпадали и вызывали схожие последствия.

Наконец, «цветные революции», по крайней мере грузинская и две украинские, были более технологичными, нежели «бархатные»: в распоряжении постсоветской оппозиции был успешный опыт восточноевропейских государств, где протестные движения в свое время были во многом экспромтом.